Взрослый разговор
Её руки всегда приласкают и накормят, а сердце отыщет нужные слова поддержки. В фартучке с кармашком для очков в детстве я всегда находила угощение. На голове беленькая косыночка в мелкий цветочек, а под косынкой коса, заколотая гребешком. Когда я была маленькой, то любила залезать к ней на коленки и слушать разные интересные истории, шутки-прибаутки. Последнее время бабуля уже не так много хлопочет по хозяйству. Стала быстро уставать: восемьдесят пять лет — это возраст. Но всё равно она находит в себе силы испечь вкусный тортик, угостить первыми огурчиками и помидорами, сыграть со мной в «дурака».
Зимой чаще всего её можно увидеть со спицами и очередным носком. Старается наперед навязать внукам и правнукам тепленьких шерстяных изделий да переживает, что кроме неё никто в семье не вяжет: ни дочка, ни внучка, ни правнучка. Только ей, моей любимой прабабушке Кларочке, я могу доверить все-все мои секреты. Незадолго до праздника Восьмого марта мою прабабушку, Титову Клару Николаевну, наградили юбилейной медалью к 70-летию Победы. В тот день она мне рассказала совсем не детские истории. Может, на празднике растеребили старые раны, может, мой вопрос её задел или обидел. Не знаю, но этот разговор я запомню на всю жизнь.
— Бабуль, тебе-то за что медаль дали, ты же не воевала? Когда началась война, тебе всего одиннадцать лет было, как мне сейчас! Какая война, какой фронт, ты же была ещё ребёнком?!
— Воевали все…. Кто на фронте, кто в поле, кто на заводе…. Тогда не было различия – женщина, старик ты, или малый ребёнок. Все мужчины ушли на войну….
— И твой отец тоже?
— И мой тоже… Ещё до войны моего отца арестовали и посадили в тюрьму, за что – никто не знает. Так я стала дочерью врага народа. Чтобы как-то выжить, мама решила переехать в деревню, там легче прокормиться. От папы мы получили одно единственное письмо осенью 41-ого года, он писал, что его отправляют на фронт в штрафной батальон. Больше ни письма, ни похоронки — ничего не было. Оттуда редко кто живым возвращался….
— А вы в войну в школу ходили? — спросила я, чтобы отвлечь бабулю от грустных воспоминаний.
— Когда как, по-всякому бывало. По осени, пока уборка не закончится, и дети, и взрослые – все в поле работали. Зимой в сильные морозы дома сидели. Помню, как по весне, когда снег стронется, нас ребятишек, кто постарше, запрягали вместо лошадей в санки, и мы отправлялись на станцию за посевным зерном. Дорога дальняя, а идти можно было только когда подморозит, на рассвете или под вечер. Чуть подтает, и санки по грязи с места не сдвинешь. Грузили каждому по мешку зерна, впереди шел старый дед, а за ним мы, ребятишки, цепочкой. Неделю туда, неделю обратно.
— А что же вы ели?
— Да что люди добрые подадут, кто хлеба, кто варёной картошки, кто щей пустых. Все тогда жили впроголодь, на всю жизнь наперед наелась желудей, лебеды и травы всякой. Зерно посевное, упаси Бог, не трогали, берегли. Вон мою маму из-за недостачи зерна судили, как воровку, приговорили к восьми месяцам тюрьмы. А когда нашли дырку в полу амбара, через которую зерно просыпалось, её выпустили. Ведь она в колхозе и председателя подменяла, и за бригадира была, и в поле работала. Женщины в войну мужчин заменили: косили, пахали, сеяли…. Пока она в тюрьме была, мы все заболели дизентерией. Сестрёнка Рима умерла… До сих пор помню, как она жалобно говорила: «Алику с Кларой даёте белый хлеб, а мне – нет». Наверное, родные пытались спасти хотя бы старших, или её уже нельзя было спасти…
Бабуля вздохнула, утёрла слёзы и продолжила:
— Слушай, а то помру, кто тебе ещё расскажет…. Однажды, когда моя мама с мальчишкой-подростком везла сноп ржи на рыдване, у них соскочило колесо. Надо было бы разгрузить, а она решила приподнять телегу вместе с грузом, чтобы парнишка надел колесо на ось. Видно, и надорвалась, несколько дней пролежала дома. Потом мы с тётей Марусей повезли её на быках в район, в больницу. Ехать далеко, дня два добирались, помню, как мама стонала на каждой кочке. Еле довезли её. Через месяц я отправилась навестить маму. Девяносто километров- не ближний свет, надела новые лапти, взяла запасные и первый день прошла километров двадцать, ноги стёрла в кровь. В какой-то деревне чужие люди даже лечили мои кровавые мозоли, а потом пристроили на попутную машину, которая возила бочки в район. Помню, как зашла в палату и увидела маму такую улыбающуюся и красивую, что залюбовалась ею. Только коса у неё какая-то спутанная вся была. Оказывается, у неё расчёски не было. Наутро я побежала на базар, купила ей гребешок и стакан первой земляники. Когда вернулась в больницу, то сразу и не поняла, что произошло. Маму остригли, да как-то неровно, остатки волос клочьями торчали на голове. Я ей гребешок протягиваю, а она улыбается и говорит: «Не расстраивайся, доченька. Пока тебя не было, мне плохо стало, вот меня и остригли». Она так просила меня остаться, хоть на денёк, да я не могла. Дома братишек трое, да и картошку полоть надо было.
Обратно я добралась быстро, за два дня, и сразу пошла на огород. Тут соседка тётя Аня меня через забор подзывает, и говорит, что в сельсовет с района позвонили: мама умерла…. Там, на больничном кладбище, её и похоронили…. Ей тридцать пять лет всего было….
Бабуля рассказывала, а из глаз её бесшумно катились слёзы, падая на фартук. Временами она успевала их смахнуть уголком косынки. Голос у неё дрожал, было видно, что ей трудно об этом говорить. Глядя на неё, расплакалась и я. Бабуля плакала по маме, а мне было жаль бабулю. Как она могла в тринадцать лет справляться с домом, огородом, дровами, варить еду, стирать братишкам? Как?!
— Школу я бросила, пошла работать в колхоз. Витальку в детский дом отдали, Колю родственники из другой деревни на время к себе взяли, Алика в интернат пристроили, я его только на каникулы домой забирала. Вот так и жила, как могла. Работала как взрослая, на доске почета всегда висела. Меня даже награждали: один раз двумя кусками духового мыла, другой раз отрезом на юбку. Ну, не плачь, не плачь, ладно тебе…. Зря я, наверное, тебе рассказала….
Постукивая полочкой, к нам подошёл прадедушка.
— Что же вы здесь мокроту- то разводите?! Обидел вас кто?
— Да нет, я ей просто про войну, про маму рассказывала, вот и всплакнули на пару. Лучше ты ей, дед, расскажи, как воевал, за что тебя наградили, а я пока дела поделаю….
— Маленькая она ещё такие истории слушать…. Пусть повзрослеет…
— Какая же я маленькая, вы в одиннадцать лет уже, как взрослые, в поле работали, а я у вас всё маленькая! Бабуля за девяносто километров в больницу ходила, а вы меня одну даже в школу не отпускаете!
Дедулька задумался…
— Нас война всех разом сделала взрослыми. А ты не спеши, успеешь ещё… А про войну рассказывать мне тебе нечего. Как семнадцать лет исполнилось, летом сорок четвертого, пошел с другом в военкомат, там порвал свою бронь и потребовал, чтобы на фронт отправили. Ни в кого я не стрелял, не убивал, даже фашистов не видел… Нас, пацанов, отправили не на западный фронт, а на Тихий океан, чтобы сберечь. Помню, как старшина сказал: «Куда вам, сосункам, на фронт: побьют, как мух!». На эсминце служил матросом-электриком, потом на крейсере «Калинин». Разве с крейсера кого-нибудь разглядишь?! Я даже не знал, куда и в кого мы стреляли.
— А как же тогда тебя ранили?
— Не помню. Помню, сирена ревела, как при бомбежке или торпедной атаке, помню, крейсер трясло, как грушу…. А больше ничего…. Очнулся в госпитале на берегу с ранением в голову и правую руку. Вот так и отвоевался… Домой вернулся инвалидом.
В тот день я поняла многое: войну выиграли не только те, кто совершал героические поступки, кто убивал врагов, не щадя своей жизни, но и те, кто жил, работал и не ныл. Сама жизнь в войну – это подвиг.
00