Второе прочтение Достоевского
Моё первое прочтение произведения «Мальчик у Христа на ёлке» Ф.М. Достоевского не сравнится со вторым. Я даже не подозревала, что рассказ окажется таким глубоким. Сейчас я понимаю: Достоевский — гений.
За внешним сюжетом, за внешней историей в произведении стоит старинный сюжет, древняя история, являющиеся фоном всей жизни человека-христианина, – история Христа. Главный герой произведения-мальчик «лет шести или даже менее». Это отчётливое указание на то, что перед нами младенец, ведь семь лет — граница, отделяющая младенца от отрока, безгрешного от того, кому требуется исповедь. Мальчик был одет «в какой-то халатик». Если мы вспомним самые известные на Руси иконы типа «Умиление», начиная с Владимирской, то мы обнаружим, что Младенец-Христос на этих иконах буквально «мальчик лет шести или даже менее, одетый в какой-то халатик». Мысль подтверждается: главный герой произведения — и есть олицетворение Христа.
В начале рождественского рассказа Достоевский акцентирует внимание читателя на окружающей мальчика обстановке. Он проснулся утром в «сыром и холодном подвале». Автор определённо создавал образ разоренного вертепа, где родился Христос. Мальчик «несколько раз с утра подходил к нарам», где «на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его». Вскоре она умерла. Заметим: о матери сказано, что она «стала такая же холодная, как стена». Сравнение со стеной здесь, в первую очередь, лишает надежды на отклик: холодная, как стена — значит, что от нее не дождаться ответа и утешения. Между тем, Богоматерь в церковных песнопениях — это дверь и вход, лестница и мост — то есть именно та, кто приходит на помощь, воссоединяет человека с Богом. Но в этой истории она мертва.
На иконе Рождества Христова XV века, находящейся сейчас в Третьяковской галерее, Богоматерь так же изображена лежащей «на тонкой подстилке», однако она окружена людьми. Из разоренного вертепа же все разбрелись, остались только мертвые, умирающие или мертво пьяные. Между тем младенцу холодно, он очень голоден, ему страшно выйти на улицу, ведь у входа в подвал страшно воет собака. Я думаю, что собака у входа — это реминисценция на сюжет из древнегреческой мифологии. Цербер так же сидел у ворот из мира мёртвых, как бы отделяя от него мир живых.
Таким образом, Достоевский создаёт шокирующий образ: в центре огромного города, готовящегося праздновать Рождество — разоренный вертеп. Мать мертва, а младенец голоден. И для всех, празднующих Рождество Того, Кто так наглядно воображается в мальчике, он, мальчик, — лишний и мешающий празднику. Примечательно, что в рассказе не упоминается имя мальчика, а действие происходит в каком-то городе. Автор показывает, что эта ситуация — не уникальный случай. Подобное может произойти везде.
Когда мальчик всё же вышел на улицу, он не нашёл там приюта. Интересно, что рассказ последовательно строится автором так, что в каждой точке встречи мальчика с тем или иным человеком наступает переломный момент, когда сюжет может кардинально измениться. Первая такая точка: «Мимо прошел блюститель порядка и отвернулся, чтобы не заметить мальчика». Вторая: «Одна барыня подошла поскорее и сунула ему в руку копеечку, а сама отворила ему дверь на улицу». Третья: «Вдруг ему почудилось, что сзади его кто-то схватил за халатик: большой злой мальчик стоял подле и вдруг треснул его по голове, сорвал картуз, а сам снизу поддал ему ножкой». Сразу же четвёртая точка: «Покатился мальчик наземь, тут закричали, обомлел он, вскочил и бежать-бежать, и вдруг забежал сам не знает куда, в подворотню, на чужой двор, — и присел за дровами». Мужчина, женщина, ребенок, а в конце безличное «закричали» – все, людская совокупность, человечество, могли изменить судьбу мальчика. Но этого не произошло. Здесь Достоевским буквально пересказан весь период от Рождества до Голгофы, где тоже звучал крик единодушной травли всеми оставленного. И только Господь склонялся к нему — и там, и здесь: «Пойдем ко Мне на елку, мальчик».
Хотя и вызывая сильнейшее сочувствие к герою, Достоевскому удаётся все время ставить читателя «по ту сторону баррикад», среди тех, кто не помог, не согрел, обидел, прошел мимо или сделал вид, что не заметил. Да, мальчик обрёл любовь и спокойствие в другом мире — у Христа. Но в нашем мире остался его хладный трупик. Жизнь и счастье мальчика там, у Христа, не снимает с нас ответственности за его бесприютность и гибель здесь.
Недаром в развязке произведения Достоевский, перечисляя участников Христовой елки, называет самые обычные случаи смерти детей. Эти бессмысленные, «случайные» смерти — реминисценция на историю младенцев, убитых по приказу Ирода. То, что происходило более 2000 лет назад по злой воле испуганного конкуренцией правителя, теперь происходит из-за нашей чёрствости и безразличия.
Рассказ поистине гениален. Он устрашает и действительно заставляет задуматься. Автор наглядно показывает: мы постоянно оказываемся перед событиями Евангельской истории, эта история длится в веках, а мы всё такие же жестокие и неблагодарные, как большинство её первоначальных участников. Господь постоянно надеется на нас, а мы столь же постоянно не оправдываем Его надежды.
Автор текста Фесуненко Валерия, ОЦ «Сириус», выпускница направления «Литературное творчество», июньская программа «Культура и общество», 2023
Автор фото Илья Лобов
0-2