Стихотворения — путь к душе поэта или читателя?
Можно сказать, что в поэзии Ахматовой острая башня блоковских высот как игла пронзает одинокое нежное сердце. Борис Садовский
Я снова опоздала на электричку. Придется прогулять здесь еще три часа, а дома мама скажет, что что-то я зачастила пропускать «Ласточки». Никак не могу выучить их расписание. А все потому, что летом учить вообще ничего не хочется, от этого глагола начинает болеть голова и невольно морщиться лоб. Ничего, бывает. Я вышла на гранитную набережную напротив Финляндского вокзала и подставила лицо ветру. Кажется, хорошо, действительно – лето. На Неве пара-тройка корабликов с туристами, справа от меня – рыбак и оборванный одинокий музыкант. Барабанщик. Зря он здесь играть сел, нет же никого, зачем? Опять отворачиваюсь к воде и отключаюсь. Свободно, легко и совсем не жарко, скорее, свежо. Стою так несколько минут, а потом слышу справа назойливый, нарастающий, ритмичный звук. Маленькая девчонка лет восьми отстукивает в ритм музыканту чечетку. Я улыбнулась – мило и неожиданно. А внутри промелькнуло слово – «Чечетка». Че-чет-ка. Че-четка. Четка. Точнее, четки. Точно! Ахматовские «Четки». Вот что весь день крутилось на языке, вот, что навеяла атмосфера.
От «Было душно, от жгучего света…» до «Простишь ли мне эти ноябрьские дни?..» растянулась целая жизнь. Когда-то это был самый первый сборник стихотворений, пристроившийся на моей полке, где сейчас уже совсем нет места. Самый зачитанный до дыр и выученный наизусть, — здесь огромный спектр настроений. «Четки» принесли Ахматовой как народный успех и признание, так и несколько противоречивые разговоры с меткими заголовком : «Конец акмеизма». Все эти факты перебивали друг друга, а мои пальцы сжимали гранитный парапет все сильнее.
Ахматова была для меня в поэзии путеводной звездой. Она научила чувствовать стихотворения, каждое слово и звук. Тонко, аккуратно, затаив дыхание ловить атмосферу вечернего Петербурга, бушующей Невы, душного солнца. Даже — « стать бы снова приморской девчонкой, туфли на босу ногу надеть, и закладывать косы коронкой, и взволнованным голосом петь». В «Четках» она собирала все свои мысли и мечты, желания. Появление конкретных деталей стало для кого-то ярким проявлением символизма, но детали нужны были только для того, чтобы разговор с читателем происходил честнее. Поэтому главное отличие акмеистов, как мне кажется, заключалось не в провозглашении материальности и бытовой правдивости, а в том, что стихотворения можно почувствовать, стать лирическим героем.
Особенно читая «Вечером» не только слышишь скрипку и шум моря, но и сидишь там, в ресторанчике на берегу, касаешься рук. Более того, понимаешь, как бы все красиво в саду ни было, внутри все равно что-то не так «Звенела музыка в саду таким невыразимым горем…», но по ка непонятно, в чем дело. Безусловно, стихотворение о расставании и о нелюбви: «Как не похожи на объятья прикосновенья этих рук».
О разлуке в этом сборнике много: «В последний раз мы встретились тогда…»… И я стою здесь же, на Неве, «на набережной, где всегда встречались». Она пишет об этом легко, невзначай будто, а между строк мы видим жутковатую гримасу печали, словно задерживаем дыхание перед тем, как вот-вот расплачемся. Особенно западает строчка «И не знать, что от счастья и славы безнадежно дряхлеют сердца» в стихотворении «Вижу выцветший флаг над таможней…». Здесь просматриваются символы петербургского текста, например, «и над городом желтую муть». Желтый цвет – яркий показатель образа северной столицы, сколько мы видели оттенков желтого у Достоевского, у Блока, у Мандельштама? Кроме того, мы сразу же узнаем и «Подвал бродячей собаки» в известных строках «Все мы бражники здесь, блудницы». Город как герой, как спутник разлук и свиданий, как несчастный романтик – есть почти в каждом стихотворении сборника. Но стихотворение «Вижу выцветший флаг над таможней…» как ни странно — о мечте и разочаровании: «вот глядеть бы на смуглые главы Херсонесского храма с крыльца и не знать, что от счастья и славы…». От настоящей грусти и почти тоски до веселья и робкой любви здесь недолго. Все сменяется резким перепадом надежды и предновогоднего чуда «там за сердцем я не уследила, и его украли у меня». И вдруг « не трудно угадать мне вора, я его узнала по глазам, только страшно так, что скоро, скоро он вернет свою добычу сам». Надрывается и надламывается стихотворение, настроение, все, что успело в голове хоть как-то возникнуть, что слышен треск, созвучный с треском бенгальских огней.
«Четки» — это кусочки воспоминаний, собранные в поэтический «альманах». Здесь нет единого настроения, образа или места. Сборник – будто зарисованные летом счастливые и печальные моменты жизни, ставшие отголосками в настоящем. Читая его всякий раз, будто оказываешься в ее гардеробной – все время примериваешь на себя платья, перчатки( «мои одежды надень, позабудь о моей тревоге»), превращаешься в героиню несуществующих романов, от которых время от времени становится то горько, то приторно сладко во рту. Может быть, это и есть основная задача искусства? Забросить человека в то место или тот образ, в котором он никогда не окажется?
Отрываю руки от холодного гранита и поворачиваю назад. Через сорок минут моя электричка, а нужно еще успеть купить билет. Шагаю еще быстрее, где-то за спиной проносится: «я свободна, завтра лучше, чем вчера,- над Невою темноводной, под улыбкою холодной императора Петра».
00