Реки крови и ни капли смысла
Юлия Друнина
Зинка
1. Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
— Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый.
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг приказ: ‘Выступать вперед!’
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
2. С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и замен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы со славой хотели жить.
Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав.
Белорусские хаты пели
О рязанских глухих садах.
3. Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб она тебя не ждала.
Всякий раз, сталкиваясь с выбором — будь то ручка в магазине, профильный предмет или институт для поступления, — я замираю, словно всем известное животное перед двумя стогами сена. Меня пронизывает дрожь, и возникает желание куда-нибудь убежать, исчезнуть. Так мне страшно. Так я боюсь ошибиться.
Война. Столь страшное и не имеющее смысла слово, несущее в себе миллионы смертей, реки крови и литры слёз в стихотворении «Зинка» описано так просто — суровой реальностью, где матери, зажигающие у икон свечи, ещё не знают, что ждать им больше некого; где появившиеся на свет, чтобы жить, дарить жизнь, любить и улыбаться, вынуждены умирать, — что лишний раз убеждаешься — о войне не пишет абы кто.
И всякое о войне упоминание — прозаическое или стихотворное, иллюстрированное или отснятое, — как к горлу подступает комок, на глаза наворачиваются слёзы, по спине ледяной рукой пробегают мурашки.
О войне не пишут и абы как.
Повторюсь, меня поразил язык произведения. Проникновенный, он знакомит нас диалогом двух девушек — Зинки и Юльки. Именно девушек! Ведь для своих матерей и друзей они в первую очередь Зинка и Юлька, а уже потом солдаты Зинаида и Юлия.
Стихотворение состоит из 48 строчек, 3 частей и одной смерти. Первая часть вводит нас в курс дела и знакомит с оптимистичной Зинкой (подтверждение тому её слова:»Знаешь, Юлька, я против грусти»), но, в отличие от подруги, дома её ждёт только мать. Вторая часть самая трагичная. Зинка ведёт всех в атаку, но погибает. Третья во многом перекликается с первой. Диалог, начавшийся у разбитой ели, продолжается и после смерти Зинки. Только оптимистичные слова «Я против грусти» говорит уже Юлька, обращаясь к героически погибшей подруге.
Пробегая глазами по последним строчкам, я задалась вопросом:»Как Юлька сообщит матери подруги о том, что ждать своего ребёнка уже не имеет смысла?» Да и успеет ли это сделать Юлька или уйдёт вслед за подругой?
Успела. Успела, и посвятила своей самоотверженной подруге стихотворение. Я осмелюсь назвать его одой. Одой всем, у кого пятибуквенное проклятия отобрало жизнь, всем, у кого в сердце оно прожгло незаживающими ранами имена отобранных друзей. Но в первую очередь Зинке, той, что против грусти.
Я трушу каждый раз, когда нужно делать выбор. Но сейчас я не металась, остановив его на Зинке — светлокосом солдате, в чьей хате пахнет квашнёй и дымом, и кого уже не дождётся мать.
И стоящие в моих глазах слёзы, пока я это пишу, и всхлипы, раздающиеся в комнате, в которой я это пишу, — лучшее доказательство того, что в этот раз я не ошиблась.
+40